Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман

В том, что редакция отказалась от унификации, были свои несомненные плюсы. Не надо было подгонять под единый стандарт ни сами тексты, ни критику. Если, например, в редакционном портфеле оказывалось интервью со Станиславом Лемом, заверстывали его; если литературовед Юлий Кагарлицкий приносил интересную статью об отношении к фантастике Джонатана Свифта, ставили ее. Если у Дмитрия Биленкина возникала идея фельетона о квазифантастике с убийственными цитатами – в сборнике печатался этот фельетон. И так далее. Каждый сборник был сюрпризом. Читателя могли ошарашить фантастической сказкой Стругацких «Суета вокруг дивана» – первой частью будущей повести «Понедельник начинается в субботу» (см.), – или нахальным вторжением НФ в древнегреческую мифологию («Алло, Парнас!» Валентина Берестова), или, скажем, описанием божественного творения в традициях советской «производственной» прозы («Штурмовая неделя» Всеволода Ревича), или, допустим, научно-фантастической пьесой («Новое оружие» Владимира Савченко). С произведениями уже известных фантастов (Илья Варшавский, Геннадий Гор, Владимир Григорьев, Ариадна Громова, Генрих Альтов, Виктор Сапарин) соседствовали публикации писателей еще не столь популярных или дебютантов, но в будущем тоже мэтров (Владислав Крапивин, Ольга Ларионова, Зиновий Юрьев, Владимир Михайлов). Среди авторов можно было найти тех, кто реализует себя за пределами жанровой литературы (Натан Эйдельман, Михаил Анчаров, Владлен Бахнов, Николай Амосов и др.)

С уходом из редакции «МГ» Сергея Жемайтиса и Беллы Клюевой внешнее оформление сборников «Фантастики» становится ярче, а содержание – блеклым. Время от времени там еще попадаются произведения достойных фантастов (Север Гансовский, Виктор Колупаев, Александр Щербаков, Кир Булычев), но они тонут в окружающей массе серости. С начала 80-х от этих сборников уже никто из читателей не ждет приятных неожиданностей, живых текстов здесь уже практически не остается… В декабре 1991 года подписан к печати сборник, ставший последним. Перелистываю, ничего вспомнить не могу. Никаких эмоций. Среди авторов – Валерий Лисин, Иван Фролов, Людмила Васильева, Борис Зотов, Юрий Леднев, Иван Козлов, Алексей Раскопыт, Александр Андрюхин. Кому-нибудь из любителей фантастики они известны? Кроме Павла Амнуэля, да еще Юрия Никитина в содержании нет знакомых имен. Печальный и закономерный финал некогда уважаемой серии. Сегодня «МГ» не собирается реанимировать проект: думаю, не видит в нем коммерческого потенциала.

Фантомас

Персонаж по прозвищу «Fantômas», то есть человек-фантом, является культовым антигероем французской литературы и кино. От французов этот злодей достался нам и после выхода знаменитой кинотрилогии Андре Юнебеля был в СССР даже популярнее, чем у себя на родине. Фантомас – это резиновая сине-зеленая образина вместо лица, зловещая киномузыка при появлении, утробное «ха-ха-ха» при исчезновении, фантастические прибамбасы образца 60-х плюс безуспешные догонялки с участием суетливо-комичного живчика Луи де Фюнеса… А что, собственно, знает сегодня взрослый российский гражданин о Фантомасе? Да примерно то же, что когда-то знал советский пионер Дениска из рассказов Виктора Драгунского: «Во-первых, тайна! Во-вторых, маска! В-третьих, приключения и драки! И в-четвертых, просто интересно, и все!»

Негусто. По иронии судьбы молодые граждане СССР часто могли заглянуть в конец задачника, не имея понятия о начале и о середине. Нас сделали двоечниками, выдав нам обглоданные буквари и заперев в сейфы нормальные человеческие учебники. Когда в фильме Эльдара Рязанова бедняга Ипполит лез под душ прямо в пальто, многие ли замечали, что нечто похожее уже проделывал Кэри Грант в «Шараде» Стэнли Донена? Мы радовались «Лимонадному Джо», не подозревая, что фильм Олдржиха Липского – не вестерн, а пародия (а где было смотреть вестерны, если в советском прокате имелись разве что «Дилижанс» и «Великолепная семерка»?). Когда переведенный на русский мистер Питкин куролесил в тылу врага, многие ли вспоминали о приключениях парикмахера Чарли из «Великого диктатора»?

Примерно такая же инверсия случилась и с Фантомасом. Разобраться с ней нам поможет культурологическое расследование Андрея Шарого «Знак F: Повелитель Ужаса» (далее я привожу факты и цитаты из этой книги). Вначале я уже упоминал кинотрилогию об этом персонаже: «Фантомас» (Fantômas, 1964), «Фантомас разбушевался» (Fantômas se déchaîne, 1965) и «Фантомас против Скотланд-Ярда» (Fantômas contre Scotland Yard, 1967), которая была в советском прокате и – за неимением серьезных конкурентов на этом поле – произвела неизгладимое впечатление на мальчишек всех возрастов. Оказывается, три этих фильма были лишь вершиной айсберга с многолетним бэкграундом. Эти ленты изначально задумывались как пародия на классическую пенталогию Луи Фейяда (первый из «Фантомасов» вышел на парижские экраны в далеком 1913 году).

У Юнебеля и сам антигерой, и благородный журналист Фандор, и белокурая красотка-фотограф Эллен работали, главным образом, на подхвате у комического придурка Жюва. А вот оригинальные ленты были серьезными, даже мрачноватыми, и более ста лет назад зрители ценили их не за комические гэги, а за изысканно-романтическую жуть. Публике начала ХХ века нравился роковой кинообраз Фантомаса: у Фейяда это «убедительный любовник с великолепными светскими манерами, лишенный жалости, но исполненный зловещего лоска». В свою очередь, ленты Фейяда были экранизациями романов французских писателей и репортеров Пьера Сувестра и Марселя Аллена. Первая книга о злодее-в-маске появилась в 1911 году, а последняя, сочиненная в одиночку престарелым Алленом (соавтор скончался в год начала Первой мировой войны), вышла аж в 1963-м! «На создание романа уходило примерно три недели, – деловито подсчитывает прибыль Андрей Шарый. – За роман Сувестр и Аллен получали две тысячи франков плюс три сантима с каждой проданной книги, если реализация тиража превышала 50 тысяч экземпляров. Такой коммерческий успех и не снился гениальным, но нищим поэтам-художникам Монмартра и Монпарнаса!»

Как видим, создатели Фантомаса были литературными родичами отнюдь не Бальзака и Флобера, а нынешних Бушкова и Устиновой. Книги не изобиловали красотами стиля, порой были склепаны на скорую руку и довольно неряшливо. Но в какие времена читатель pulp fiction обращал внимание на стиль или сюжетные несообразности? «Если написать интересно, то публика простит авторам и глупости, и ошибки», – цитирует исследователь циничное признание Марселя Аллена. Любопытно, что Фантомасу обрадовались французские сюрреалисты – Аполлинер, Жакоб, Магритт, Кокто, Бретон: «его образ, хоть и выписанный “старым пером”, провозглашал отказ от прежней эстетики, нарушал табу belle epoque».

По сути, и потребители бульварщины, и высоколобые смакователи потаенных смыслов сходились в одном: им нравилось в этом персонаже то, что он – в отличие от Мориарти и прочих традиционных злодеев – под конец уходил от ответственности, оставляя полицию с носом. В начале ХХ века публике надоело сочувствовать бесхребетному Добру; она «ждала именно такого героя, зловеще элегантного, обаятельного, во всех отношениях превосходного, олицетворяющего непобедимость и притягательность Зла». Возможно, и Первая мировая – с ее кровью, ужасом, насилием – стала психологически допустима оттого, что в массовое сознание проник вирус релятивизма и обаятельный порок «переиграл» скучную добродетель.